Публиковаться в прошлом году в «Спутнике и Погроме», а в нынешнем в «Новой газете» — довольно необычная траектория.
Максим Горюнов – философ по личным склонностям и даже по месту работы (философский факультет МГУ), мгновенно запоминающийся литератор и весьма популярный блогер — разошелся с большинством прежних друзей-националистов после того, как отказался поддержать крымскую операцию и войну в Донбассе.
Впрочем, он не считает, что круто изменил взгляды. И в самом деле. Заметки Горюнова о сентябрьском «Марше мира» в Москве говорят о том, что он видит в таких акциях лишь игру с русской литературной традицией. Игру, на которую смотрит в лучшем случае с печальной иронией.
Maxim Goryunov, Facebook: «Жаль, что я не преподаю русскую литературу каким-нибудь юным остолопам. Ситуация с «Маршем мира» — это как раз то самое, из чего она, литература русская, вырастает. Я бы вывел детей на пригорок, откуда видна митингующая толпа, и спросил: чувствуете бессилие? Чувствуете уныние? Чувствуете страх? Чувствуете болезненное самолюбование?
Пожалуйста, вспомните ваши первые впечатления от Достоевского, от Чехова, от Тургенева. Чувствуете схожесть? Вот именно. Теперь, когда вы будете читать монологи Сони Мармеладовой, вспоминайте этих опавших людей, серые лица, затравленные глаза, извиняющиеся улыбки, сутулые плечи. Достоевский наполняет образами, дает выговориться хроническому душевному недомоганию, связанному с невозможностью действовать. Оно опасно и заразно, поэтому упаси вас бог зачитываться русской литературой».
— Вы прошли, не знаю, как это точно назвать, путь националиста, что ли…
— Ну да…
— …Который на многие вещи посмотрел по-новому, после Крыма и войны с Украиной. Вы догадывались, какую позицию займут ваши друзья-националисты, если начнутся такие события?
— Я тогда об этом не думал. Меня интересовало само это движение. Почему оно есть? Мне были интересны люди. Не те, которые писали что-то, а рядовые. Которые ходят на русские марши, выкрикивают лозунги, одеваются в «правое» — это же целая мода, слушают «правое», читают «правое», смотрят «правые» фильмы. Мне был интересен сам этот феномен.
— Вы туда шли как исследователь или как участник?
— И как участник, конечно. Чтобы понять, надо быть и внутри, и снаружи. Я, например, до сих пор хожу на футбольные матчи. На русские марши.
— На следующий пойдете?
— Очень интересно будет сходить.
— А есть ли разница между русским национализмом и украинским?
— Ставки разные. Национализм в Украине – это как раз реальный национализм, как в 1848 году, во время «весны народов».
Почему украинцы сопротивляются русскому языку? Один мой знакомый очень хорошо сказал по этому поводу: «Хочу остаться собой. Хочу остаться тем, кто я есть. А если я не буду отстаивать украинский язык, моя идентичность под угрозой. Ее вымоет русскостью. Она исчезнет». Он защищает свою самость. Поэтому напряжение, поэтому страсть. Для него русская культура – угроза.
— На Украине чуть не половина людей предпочитает говорить в быту по-русски.
— Предпочитала. Благодаря политике России теперь будет рывок в сторону украинизации.
Maxim Goryunov, Facebook: «По моим расчетам, примерно через полгода начнутся съемки патриотического фильма… в связи с чем Мосфильму понадобятся злобные бандеровские типажи, татуированные с головы до ног профилями Гитлера и Тягнибока. Обращаюсь к Никите Михалкову: возьмите меня! Я уже в образе, согласен работать за еду.
Мои козыри: зверски лысый, спортивное телосложение, в совершенстве владею черкасским суржиком, знаю украинский гимн. Отзыв прислать в личку, заранее благодарю, надеюсь на плодотворное сотрудничество».
— Разве украинский гражданский патриотизм несовместим с русским языком?
— До тех пор, пока русский язык будет представлять опасность для идентичности – нет. Вот когда с ним можно будет обращаться как с обычным средством коммуникации – тогда конечно.
У русского националиста, кстати, такой проблемы нет. Ну что, скажите мне, угрожает его идентичности?
— Ну, не знаю. Злая Америка. Страшная «Гейропа». Так говорят.
— Да оставьте эту глупость. Ничто не угрожает. Украинец борется за свое я, за то, чтобы его дети говорили на украинском. У него под ногами горит земля.
А у русского не горит. У россиян в принципе нет таких проблем. И никогда не было. Фигура азиата, якобы угрожающая русской культуре, – это же смешно. Заработает нормально полиция, и проблема мигрантов сама собой сойдет на нет.
— Вы действительно считаете, что московский национал-активизм — это всего лишь реакция на прибытие гастарбайтеров с Юга?
— Да.
— А фашизоидность, точнее даже нацизоидность этого националистического пространства вас никогда не смущала?
— На русских маршах сплошь и рядом картинка: из колонны выходят крепкие парни в армейских брюках, выглядят как классические такие молодчики. Заходят в шаверму у торгового центра. Там сидит вполне себе таджик. По-русски три слова знает. Они у него что-то покупают, аккуратно уплачивают всю сумму, берут салфетки. Все мирно.
— Неужели националисты так безобидны? То и дело узнаешь про избиения, убийства. Был какой-нибудь дворник-гастарбайтер. Нашли мертвого.
— В стране живут 150 миллионов человек. Обязательно найдется несколько десятков неадекватных, которые действительно решатся на серьезное преступление. Это, к сожалению, статистика.
— Скажете, и драк нет?
— Драки есть.
— Где драки, там могут и убить.
— Во-первых, молодые люди всегда дерутся. Вне зависимости от положения дел в стране. Во-вторых, серьезные травмы – это большая редкость. Если читать СМИ – там ад и ужас. В реальности же — синяки, ссадины. И океан бахвальства: «как я всех победил».
— А вы дрались?
— Случайно, пару раз. И ножей я не видел. Ни с той, ни с другой стороны. И не видел травматического оружия.
— Нападали на кого-то?
— Ну, понимаете, вот был я на матче «Спартак» – «Терек». Приехала компания чеченских болельщиков, приехала компания спартаковских болельщиков. И случилась на входе мелкая потасовка. Кто-то кому-то на ногу наступил. В итоге пара синяков и пара разбитых носов. Здесь есть политика? На мой взгляд, это, извините, физиология. Двадцатилетние парни, мужчины постарше, с высоким уровнем тестостерона. Собираются и иногда друг друга бьют.
— И вы, философ, высокообразованный человек, тоже идете с этой компанией «друг друга бить»?
— Я тут в роли естествоиспытателя (смеется). Это явление нельзя понять, глядя со стороны. Можно было, конечно, ознакомиться с литературой, как такой классический кабинетный ученый. А можно выйти в люди, вооружившись теорией, и посмотреть, как эти теории работают в реальных условиях.
Мне кажется, тут дело в архитектуре мужественности. Мужчина, как пишут исследователи, — очень сложный конструкт, ему необходимо собираться в компании, ему необходимо демонстрировать агрессивность. Так он подтверждает самому себе свою принадлежность к мужскому полу. Это помимо всякой политики, само по себе. Хотя все это можно довести до нее, если очень стараться, если специально настраивать людей.
— И увлечение нацизмом, которое вы наблюдали с близкого расстояния, — тоже не политика?
— Нужно четко понимать, с чем мы имеем дело. Читать нацистское, шокировать окружающих, декламировать какие-то страшные вещи…
— Гитлера любить…
— Да-да (смеется). Напоказ, громко, чтобы тетушки испуганно озирались. Знаете, у меня есть несколько знакомств среди молодых московских чиновников. И выяснилась забавная вещь. Ведь каждый мужчина хочет быть мужчиной, да? С большой буквы.
Так вот, один из них близко общается с кавказцами. Потому что кавказцы, как ему кажется, — носители патентованной мужественности. А он страстно хочет быть мужчиной. Он отрастил бороду, здоровается как они – поддерживая локоть, ходит на борьбу, посещает ресторан, в котором лобио подают.
— А причем здесь нацизм?
— Стилизация под нацизм – это один из вариантов удовлетворения потребности в мужественности. Это как с курением у подростков: куришь – значит взрослый. Так и тут – выглядишь опасным, выглядишь жестким – значит мужчина. Мужчина же по определению опасен. Вот они и ищут подходящие антуражи. Нужно сказать что-нибудь эдакое – запрещенное и ужасное, чтобы привлечь к себе соответствующее внимание, и уже опираясь на это внимание строить образ самого себя.
У Дэвида Гилмора, антрополога из университета Нью-Йорка, об этом много и подробно написано. Еще курьезный случай: знакомый-чиновник сильно увлекается образами энкавэдэшных товарищей — кожанка, «брать гниду!» и т.д. Опять громкий, скандальный, нарочито брутальный образ, доказывающий маскулинность его предъявителя.
Нацист, кавказец, сталинский особист, белый офицер – маски мужественности в постсоветской России. Их надевают для самооценки, для игры, в конце концов. Это часть мужской стратегии позиционирования себя.
Сначала, правда, было страшновато. Когда перед тобой сидит человек и что-то такое про Гитлера говорит, тебе жутко. Кажется, что он действительно на это способен.
— Вы и сегодня считаете, что на самом-то деле неспособен?
— Если сильно постараться, если к этому приложить усилия – я имею в виду госпропаганду, еще что-нибудь, – то можно довести. Но если оставить в мирном состоянии, как оно было… Знаете, в нынешнем году появилось выражение: «люди 2013 года». Если состояние «людей 2013 года» длить до бесконечности, то в принципе это безопасно и травоядно.
— Хорошее выражение. Люди последнего года перед новой эпохой.
— …А тот национализм образца 2013-го года был стандартной мужской «практикой себя».
— И вы стали тогда писать для «Спутника и Погрома», моднейшего в ту пору националистического издания. Общаться с выдающимся деятелем…
— …Русской культуры…
— …И крупнейшим мыслителем современности Егором Просвирниным. Вы выбрали их.
— Ну вот сейчас я как раз в «Новой газете» пишу(смеется).
— Но вы там, наверное, все же не стали бы писать до 14-го года.
— «СиП» — это такое явление из мира русской пропаганды XIX века. Золотого века, когда Александр III привлек к себе Каткова, Аксакова… Если сейчас патентованный русский народ обитает на «Уралвагонзаводе», а мейнстрим – «Единая Россия», то в XIX веке русские жили в деревнях и окучивали их агитаторы-черносотенцы. «СиП» играет с этой традицией.
— Почему эти игры оказались так притягательны? Даже часть либералов с интересом читала «СиП». Не уверен, что она сейчас это делает.
— Старые мастера пропаганды знали свое дело (смеется). И потом, было очень свежо, необычно. Ярко. В 2013-м году это было замечательно все. Красиво…
— Чем красиво?
— В России есть пиетет к изящной словесности. А здесь перед вами эффектное литературное явление. Это же Россия. Как только ты начинаешь говорить красиво, приятно, как только фраза играет…
— Себе-то вы какое место отводили в этом начинании?
— Старая русская литература пленяла. Через это проходят все, кто владеет русским языком, тут никуда не денешься. А здесь вот она, живая.
— Но ведь много литературно подкованных авторов либерального толка работало в те же годы.
— И где они?
— А Навальный вас вдохновлял? Он был в такой моде среди «людей 13-го года».
— Да. У него очень сухой и техничный язык, деловая подача. Очень необычно на общем фоне.
Maxim Goryunov, Facebook: «Кто бы мог подумать, что сторонники Навального, вся эта циничная менеджерская молодежь, верующая только в бухгалтерский отчет и независимый аудит, через год после выборов мэра Москвы будет восхищаться полковником Стрелковым? Ведь, если разобраться, по их понятиям он неудачник из неудачников. Нищебродский возрастной мужик с забавными усиками, помешанный на белом движении.
Такого только на тематический корпоратив нанимать, чтобы он там кричал «паручик Галицын, падайте патроны!» и рюмашку театрально опрокидывал. Был юрист Навальный — наглый, жлобский, цепкий, жена красавица, двое симпатичных детей, квартира в Марьино, мегауспешный проект, парень с обложки Esquire, и вот на тебе — на экранах мониторов пучеглазый Александр Бородач в царском кителе. Убивает людей и декламирует отрывки из мемуаров Деникина, смешно картавя.
Год назад это был бы балаган. Сегодня — святая святых. Дивны дела твоя, Господи».
— И вот настает 14-й год, и тот круг людей – интеллектуалов-националистов в подавляющем большинстве — становится провластным, противоукраинским и все такое. Вот человек оказывается в положении, когда привычный круг от него отмежевывается. Это вроде как нелегко.
— Первые две недели было непонятно, что с людьми творится. Как будто с ума все посходили. Раньше такого масштабного разделения я не видел. Со мной почти никто не общался. А потом… Когда окончательно понял, что и как происходит – успокоился.
— Вы против войны с Украиной?
— Разумеется, да.
— И считаете, что не надо было Крым отнимать?
— Нет… Тут ведь вот какая штука… Ведь пафос русских националистов – о том, как тяжело живется русским людям в России. Как они страдают, как их давит власть, как их давит «кавказская мафия», таджики отбирают работу, евреи отбирают деньги, как их грабят якуты и буряты. Все плохо. И вообще Россия, как они считают, – ад. А здесь Крым появился… Но если мы двигаем Россию дальше, внутрь Украины, то мы, получается, этот ад распространяем дальше. Какой в этом смысл?
Maxim Goryunov, Facebook: «Всегда было тяжело смотреть финал истории Шуры Балаганова — у него в карманах астрономическая сумма денег, если надо — великий комбинатор охотно даст еще, на горизонте маячат Рио-де-Жанейро и белые штаны. Он же, следуя привычке, полез в сумочку к тетке, та подняла крик, и вот Шуру ведут в милицию, командор отвернулся, и никто ему теперь не поможет, завтра Телага и Магадан.
Целый день мотался по центру Москвы: машины премиум-класса, мощеные улицы, кофейни, новые бутики — лоск в каждой детали. На Остоженке тарелка макарон с рукколой стоит двадцать пять евро. Бог удачи послал россиянам океан черного золота, послал на блюдечке с голубой каемочкой, а они, вместо радости, полезли убивать родственников за право владеть брошенными угольными шахтами и пустыми пляжами.
В каждом дорогом авто с георгиевской ленточкой мелькают жалобные глаза Шуры — он испуганно машет рукой и кричит вслед уезжающему Бендеру: до свидания, до свидания…».
— Получается, вы стали либералом.
— Кем был, тем и остался. Раз либералы выступают против войны с Украиной, то в этом я с ними.
— На Украине произошла национальная революция, нравится это или нет, и возникает национальное государство. Вы верите, что в России тоже возникнет национальное государство – государство с политической нацией?
— Оно здесь уже есть.
— Вы демократ? За демократию?
— Да.
— По-моему, демократии потому и нет, что в сегодняшней России до сих пор не сложилась политическая или, что то же самое, гражданская нация.
— Считаю, что такой проблемы не существует.
Беседовал Сергей Шелин.