Богатые станут богаче, а бедные — грустнее

Богатые станут богаче

До начала эпохи глобализации дифференциация доходов в развитых странах постепенно уменьшалась.

Но в XXI веке она, похоже, может снова возрасти. Нeужeли мы oпять oкaзывaeмся в услoвияx «дикoгo кaпитaлизмa»? Или сущeствуют иныe причины, пo кoтoрым бoгaтыe стaнoвятся бoгaчe?

Кoд Филoфeя

Дoпустим, вы – успeшный дeтeктивный писaтeль. Пoрaбoтaв гoдик-другoй нaд нoвым рoмaнoм, вы зaвaлили прилaвки мaгaзинoв прoдуктoм свoeгo твoрчeствa, и кaждый жeлaющий пoрaзвлeчься читaтeль приoбрeл себе томик с рассказом о том, как таинственный старец Филофей Акакиевич во времена матушки-царицы Екатерины расшифровал скрытый код масонов и раскрыл страшный антироссийский заговор.

Такой же успешный писатель существует в Америке, Франции, Англии и многих других странах. И любой из этой плеяды удовлетворяет спрос сограждан на детективную литературу, взамен получая изрядные отчисления с тиража. Но в какой-то момент глобализация вносит в жизнь свои коррективы.

Писательский рынок становится единым. Информация об очередных бестселлерах через интернет сейчас распространяется среди миллионов читателей множества стран. Оплата труда переводчика – ничто по сравнению с тем, какой доход издателю принесет по-настоящему раскрученный бестселлер.

На первый взгляд кажется, что эта ситуация будет способствовать взаимному культурному обогащению народов. Ваши гениальные творения узнают в Америке, а российские читатели получат доступ к Дэну Брауну, разгадывающему на страницах своего романа таинственный код Леонардо Да Винчи.

Хотя на самом деле все выходит несколько иначе: с гораздо большей пользой для Дэна Брауна и с некоторым разочарованием для вас. Дело в том, что средний читатель способен за год прочитать лишь ограниченное число романов. И если вдруг культурные барьеры пали, и на него обрушился поток зарубежных бестселлеров, он вынужден будет выбирать. Проще говоря, вы с Дэном Брауном вступите в конкурентную борьбу за внимание читателя.

В относительной изоляции каждая национальная литература способна прокормить от десятка до сотни (в зависимости от численности населения) «властителей дум».

И горделивый внук славян, и финн, и какой-нибудь друг степей из американского штата Канзас в один и тот же день откроют один и тот же том (соответственно, на русском, финском, английском) и отдадут свой честно заработанный доллар одному и тому же издателю, который сделает соответствующие отчисления одному и тому же автору, одним махом превратившемуся в мультимиллионера.

Он может больше уже ничего не сочинять — на пентхаус в Нью-Йорке денег хватит. А вы тем временем будете сетовать на «упадок национальной культуры», которая нынче проявляет страшную бездуховность, тратя деньги на код Да Винчи, а не на заговор Филофея Акакиевича.

По миру вы, скорее всего, не пойдете, поскольку любой рынок имеет множество ниш и закоулков. Филофеевы тиражи упадут в сотню-другую в один прекрасный день, но на хлеб с маслом вам гонораров хватит.

А во время редких встреч с читателями вы убедитесь в существовании некоторого числа феноменально стойких поклонников, не желающих отказываться от полюбившегося им до сей поры в юности старика Акакиевича и ждущих продолжения масонского цикла.

Рынок в XXI веке вследствие глобализации разделился на «два этажа». На верхнем находится малый круг чрезвычайно успешных авторов с бестселлерами мирового масштаба. А на нижнем – размашистый круг писателей, имеющих, как говорится, своего читателя и, может быть, даже не одного.

Вот такое кино

Пример с литературой – мелочь в сравнении с тем, какие изменения происходят в кинематографе.

Зритель, как и читатель, может осилить за год ограниченное число фильмов. И если в один и тот же день на экраны всего мира выходит очередной американский блокбастер, он может сильно потеснить национальное кино.

Соответственно, на дорогой пентхаус заработают сразу несколько людей: продюсер, режиссер, исполнители главных ролей, а также, возможно, сценарист, поэт, создатель крутой компьютерной графики и прочие. Впрочем, масштаб кассовых сборов влияет не только на дифференциацию доходов. Важнее другое.

Зрелищность стоит больших денег. И хоть она не делает фильм гениальнее, широкие массы, несущие в кино свой трудовой доллар, требуют в первую очередь спецэффектов, а уж потом – разумного, доброго, вечного. Помимо широких кассовых сборов по всему миру бюджеты современных фильмов (хоть американских) были бы значительно меньше.

Таким образом, глобализация способствовала не только появлению множества кинозвезд с астрономическими гонорарами, но и формированию современного зрелищного киноискусства, принципиально отличающегося по своим техническим возможностям от театра и от кино ХХ века.

При этом судьба национальных кинематографов, не выдерживающих конкуренции по зрелищности (хотя зачастую превосходящего американские блокбастеры в творческом отношении), по-настоящему печальна.

Если «некассовый» писатель, которому нужны для творчества всего-навсего хлеб, масло и компьютер, может найти свою нишу в условиях глобализации, то «некассовый» фильм (даже с минимальным бюджетом) оказывается убыточен и попадает в подчиненность от государства или спонсоров. Экономика XXI века отторгает таких творцов, как Лукино Висконти и Микеланджело Антониони.

Большие деньги в маленькой таблетке

Любая отрасль экономики, быстро развивающаяся в XXI веке, также разделяется на «два этажа», поскольку глобализация дает новым продуктам невиданные ранее возможности.

Нью-Йоркский финансовый гуру Нассим Талеб писал, например, про Гугл: «в истории еще не бывало, чтобы компания в столь короткие сроки стала практически монопольной». Можно приводить различные примеры компаний, занявших «верхний этаж» в различных секторах, связанных компьютерами и системой коммуникаций, но мы рассмотрим лишь один случай из сферы, несколько менее известной.

В США давно уже существует сильная фармацевтическая промышленность. Становой хребет в этом бизнесе – не количество изготовленных таблеток, а сложные, наукоемкие, дорогостоящие исследования и разработки, позволяющие востребовать принципиально новые препараты, лучше способствующие излечению болезней.

Когда такой препарат получен, он на какое-то время становится монополистом в определенном сегменте рынка медикаментов. Само собой, лечить болезнь можно и старыми лекарствами, но в большинстве случаев новое действует эффективнее, а потому все, кому такой препарат по карману, будут стремиться его приобрести.

Если бы заатлантический фармацевтический рынок был замкнут и отгорожен жесткими протекционистскими барьерами, в таком случае в Евросоюзе, наверное, появились бы свои монополисты, тогда как в Китае, Индии, России – свои. В мире, разделенном на сферы влияния и не подверженном глобализации, имелось бы большое число фармацевтических компаний, каждая из которых собирает урожай со своей делянки.

Но если протекционистские барьеры рушатся, в борьбу между собой вступают лучшие из лучших лекарственные препараты, существующие на каждом национальном или региональном рынке. А поскольку уровни исследований и разработок в США и, к примеру, в России совершенно не сопоставимы, американские препараты начинают не просто теснить российские, а прямо-таки сметать их с рынка.

Соответственно, это приводит к значительному росту доходов той компании, которая осуществила научно-инженерный прорыв. Иными словами, когда мир разделен на ряд замкнутых рынков, производитель, добившийся большого успеха, может на каждый вложенный доллар получить, скажем, десять. А в условиях глобализации тот же самый научный успех дает уже не десять, а пятьдесят.

Мировая экономика оплачивает ученый прорыв в гораздо больших масштабах, чем национальная. Соответственно, гораздо выше окажется вознаграждение ученых, совершивших расследование, и менеджеров, которые довели научную идею до стадии коммерческой окупаемости.

При этом, правда, ихменее успешные конкуренты в других странах вообще не смогут получить доходов от выпуска на рынок принципиально нового препарата. Они не разорятся и будут, по всей видимости, зарабатывать на обычных медикаментах (так называемых дженериках), которые в свою очередь нужны рынку.

Высокая окупаемость новых лекарственных препаратов позволяет ведущим компаниям собрать целый урожай денег на то, чтобы осуществлять исследования и разработки. Наука сегодня чрезвычайно дорога. Фармацевтическая компания должна много лет хорошо проплачивать труд своих ученых без гарантии получения препарата, дающего миллиардные прибыли.

Что в итоге?

Глобализация выделяет сравнительно узкий круг чрезвычайно богатых людей. Причем это не только капиталисты, но также ученые-изобретатели, кинозвезды и разнообразные представители креативного класса, которые нашли свою нишу на мировом рынке. Сейчас богатые становятся богаче, но совсем не потому, что бедные становятся беднее.

Традиционные марксистские схемы вряд ли помогут объяснить нынешние реалии. Бедные не беднее, но зачастую грустнее.

Поскольку счастливцев, оседлавших глобализацию, бывает не так уж много. Хотя подняться можно буквально с самых низов (поскольку здесь не столько важен первоначальный капитал, сколько талант, напор и счастливый случай), доля обитателей «последнего этажа» по отношению к общей массе населения в XXI веке значительно меньше, чем была доля капиталистов в XIX столетии.

рудолюбивый ремесленник прошлого мог стать в мелким буржуа благодаря труду, бережливости и тетушкиному наследству. Но превратиться в Билла Гейтса или Брэда Питта никакая тетя не поможет.